А вот на четвертый день замечаю вдалеке черные точки. Использую «Зоркость». Кочевники. Думаю, меня они точно заметили: черная клякса на белом фоне. Что поделать, привык я к костюму охотника.
— Отъедь на полет стрелы от меня, — говорю Василисе, спрыгиваю на землю и расстегиваю кобуру обреза.
— Что случилось?
— Гости незваные, — проверяю на месте ли небольшой кистень в рукаве.
Слышу хруст наста под копытами коней. Стягиваю перчатку с левой руки, правой беру чекан. Шестьдесят метров — несколько «Игл» в правого, двадцать — картечью по живым. Но это если они решать взять меня живым и более-менее целым!
Двести метров… Взвожу курок обреза. Сто пятьдесят… Рассекаю два пальца. Сто…
Пора! «Иглы» попадают в крайнего справа. Он падает на шею скакуна и сползает с него, нога застревает в стремени и труп волочиться за конем.
Двадцать пять метров… Разряжаю два патрона в оставшихся. На втором выстреле рука вздрагивает, и ствол уводит в сторону. Один всадник вместе с конем катиться кубарем. Минус один транспорт, жаль. Второй продолжает нестись на меня, уже приготовив саблю. По его лицу стекает кровь.
Чеканом отбиваю саблю, но ногу сводит судорога, и я падаю на снег. Кочевник разворачивает коня и теперь уже пытается растоптать меня. Уворачиваюсь, рассекаю подпругу, несильно раня брюхо коня. Он взбрыкивает, но я успеваю схватить всадника за ногу и дернуть на себя.
Кочевник что-то кричит и приземляется рядом со мной. «Шок»! Подползаю к нему, бьющемуся в конвульсии от заклинания, рассекаю артерию и начинаю пить кровь. Фу, шею нужно хоть изредка мыть!
Напившись вдоволь, отрываюсь от полумертвого кочевника. Снегом протираю лицо. Хорошо-то как! Ничего не болит, настроение повышенное. Жаль, что это не на долго. Добиваю всадника ударом траншейника в сердце. После чего вытираю его и чекан об одежду очередного трупа. Хм, перстень на четверть заполнен. Вечером надо будет по энергетическим каналам попробовать прокачать ману.
Поднимаюсь на ноги и подбираю обрез. Вытерев его насухо, перезаряжаю и убираю в кобуру. Эх, патроны с обычной картечью заканчиваются, да и ее не так уж и много с собой брал. Придеться телекинезом из трупов доставать.
В ладони сжимаю окровавленную горстку свинцовых шариков, а перед глазами плавают разноцветные круги. М-да, теперь их как-то надо почистить…
Примерно через час мы отправляемся дальше. Наш караван увеличился на двух лошадей, лично я разжился парой кошелей и кое-какой ювелиркой, снятой с трупов. Да и коллекция сабель пополнилась. Вот так и становятся мародерами!
В этот день, по моим прикидкам, мы прошли гораздо больше. Вот и польза заводных коней, да и рощицы встречаются все чаще.
После ужина решаю заняться оружием и шкатулкой.
Вот за что люблю наших конструкторов оружия, так это за простоту и нелюбовь к мелким деталям механизмов! Особенно это ценно сейчас, когда мелкая моторика не очень. Почистил, смазал, готово! Набиваю барабан патронами и убираю обрез в кобуру.
Теперь шкатулка. По привычке провожу ладонью над крышкой. Ого, а содержимое еще как фонит в магическом диапазоне! Пробую открыть, не получается.
Подсовываю лезвие траншейника под крышку и выламываю замок. Вон и он… Полная безвкусица и не функциональность! Ножны украшены россыпью мелких самоцветов, литая рукоять из золота, в нее инкрустированы два нужных мне камня.
Кот подходит, обнюхивает кинжал и громко чихает.
— Это точно. Игрушка! — достаю и начинаю крутить в руках трофей.
Неспешно начинаю выдвигать клинок из ножен, и поражено замираю. Сталь с голубоватым отблеском. Где-то я видел подобное. Обоюдоострый клинок в полторы ладони, с четким долом. Рукоять неудобная — золотая, украшенная камешками, в общем, парадно-дворцовая, а не боевая. Проверяю остроту лезвия на ногте. Затем начинаю строгать толстую ветку. Как по маслу! Снова проверяю клинок — ни капли не затупился. Резко бью им плашмя о чурбачок. Раздается мелодичный звон, лезвие не переламывается. Узора характерного для булата нет, цвет тоже странный. Был не прав, неплохая вещица.
На дне шкатулки лежат какие-то запечатанные сургучом с печатью свитки и письма. Пусть царь всея Руси с ними разбирается, мне-то, зачем эта информация? Но с пленником надо пообщаться, разумеется, на тему кинжала.
— Рыцарь, а рыцарь, ответь мне, — вынимаю у него кляп изо рта, — зачем тебе нужен был этот кинжал?
— Это подарок наместника, в знак дружбы, — хрипло произносит он.
— Скромный какой-то подарок, цена ему — деревушка. Для магистра это слишком мелко, тогда зачем он тебе?
— Я правду сказал! Клянусь рыцарской честью!
— Вы свою честь давно променяли на золотого тельца, — качаю головой, — или ты говоришь правду, или я начинаю резать тебя на куски.
— Это просто подарок!
Взвешиваю траншейник в руке и подхожу вплотную к рыцарю.
— Ты что, правда, будешь его резать?! — влезает Василиса.
— Это тебя не касается, не мешай взрослым дядям общаться!
— Это не по-христиански! Так нельзя! Он же не басурманин!
Мало того, что фанатик, так еще гуманистка и идеалистка! И это в 16 веке! Дурдом на прогулке! Да и логика убивает, значит, басурман резать можно, а рыцарей и остальных нет, дурость какая-то. Резко вбиваю клинок в дерево, в миллиметре от уха рыцаря. Он вздрагивает и косится на рукоять.
— Будешь говорить?
Мужчина хранит гордое молчание.
— Значит, буду отрезать по кусочку пальца, пока не заговоришь!
— Стой! Я скажу! — кричит он, после того как я рассекаю ему кожу на указательном пальце в районе первого сустава.